Мудрость предков

Поучительные мгновения из жития наших предков…

А ханты-человеку нужно, чтобы Земля с птицами-зверями, с травами-деревьями, с ягодами-шишками была. Чтобы Воды-реки-озера — с рыбами-птицами, с рыбами-зверьми были. Чтобы Дом с женщинами-мужчинами, с детьми-девочками,с детьми-мальчиками был. И чтобы жил ханты-человек так, как велит ему Солнце, Разум и наш Верховный Турм… (с. 98).

Все живое ночью спит. Вот почему нельзя вечером громко смеяться и разговаривать, стучать и греметь. Нужно думать о других. (Собр. соч. в 5-ти т. Том 2. «В ожидании первого снега». – Ханты-Мансийск, 2020. – с. 19).

Все чаще всплывают в моей памяти наше маленькое селение в золотых соснах и свято оберегающая вечернюю тишину моя Мама. И засыпающие воды и земли. И засыпающие деревья и травы. И звери, и птицы. И засыпающее солнце. И я слышу их немой вопрос — один и тот же, один и тот же… Кто теперь так же свято оберегает сон таежной земли?! (с.21).

Вокруг нас с горьким плачем носилась Дочка Оленихи. Она не могла пробиться через людскую стенку к своей матери, не видела ее, но поняла, что случилось несчастье. Услышав ее плач, мыс сестрой тоже заплакали. Но Бабушка тут же зашикала на нас и увела в дом.

Встреча первой воды после зимних льдов. На Пристани Осеннего Селения, когда мы со всеми вещами погрузились в нашу большую лодку и оттолкнулись от берега, Мама смочила забортной водой мою макушку и сказала:
— В будущем году чтобы в это же время ты сел в лодку!
Потом она капнула на головы моих сестер и каждой пожелала того же:
— В будущем году чтобы в это же время ты села в лодку!
Напоследок, окинув прощальным взглядом пристань и Протоку Болотной Стороны, Мама снова смочила руку забортной водой и, сдвинув платок, провела ею по своей голове, приговаривая:
— В будущем году чтобы в это же время я села в лодку! (с. 67).

Ведь я гость — лицо неприкосновенное, почти священное для хозяйки. Стало быть, что бы я ни делал, никто ничего мне не скажет, ни в чем не упрекнет. Но в то же время я знаю, что нельзя Бабушку оставлять без сахара. Знаю, что в гостях нельзя брать последний кусок с тарелки. Знаю, что в гостях нужно держать себя скромно и солидно, чтобы после твоего ухода или отъезда о тебе в этом доме отозвались хорошо. (с. 100-101).

За водой ходили под гору, к маленьким колодцам. Над ними сооружали островерхие навесы из жердей и болотного мха — домики киври, защищавшие колодцы от хвоинок и листочков, крошек сосновой коры и прочего сора. А киври — это и колодец на болоте или в низинке на окраине бора, это и прорубь на озере, откуда берется питьевая вода.
Ведь возле киври строго запрещено браниться и говорить всякие плохие слова. Слово упадет в колодец, и пьющий воду может проглотить его. Тогда человеку будет плохо. А разве вы пожелаете зла своему ближнему и вообще людям? (с.40-41).

Когда дети приходят в гости, их просто чем-нибудь угощают. А чай и стол специально для них не готовят. (с. 107).

Макушка у тебя чистая. Такими чистыми должны быть и помыслы. Чистыми и добрыми. Тогда птичка обязательно сядет на твою голову…(с. 24)

Отец смазал ей мордочку кровью Оленихи и снова на руках отнес в сосновый бор к оленям.
— А зачем кровью ее смазали? — спросил я.
— Это чтобы ее сердце меньше ныло по матери, — объяснила Бабушка. — Так древние считали. Так наши предки делали. (с. 54).

О-о-о, этого ягельного Агана на долгой середине, Этого рыбного Агана на долгой середине Сидящая наша Агана-Матерь-Богиня, На этой твоей Воде рожденной, На этой твоей Земле на глаза попавшей, На образ Солнца похожей, На образ Луны похожей Этой твоей доченьки-дитяти Душа-тень Тебе вручается!.. В кисть как следует возьми, В длань как следует возьми!.. Долгой жизни нашепчи, Долгого века нашепчи!.. От некоего ноги несчастья, От некоего руки несчастья За одним-двух деревьев тенью Стороной пронеси!.. От некоего пожирающего духа, От некоего кусающего духа Охраняя-защищая, Имей ее!.. Прекрасного Солнца ей определи, Прекрасной Луны ей определи!.. Эти слова, эти вести Как следует увидь, Как следует услышь!.. (с. 160-161).

По обычаю ханты, говорила Мама, за всеми вещами вновь пришедшего человека — младенца — нужно строго следить. Они всегда должны находиться на самом чистом и лучшем месте и не попадать туда, где им не подобает быть. Иначе ребенку станет плохо. Это касается и тех предметов, которые младенцу уже не надобны. Поэтому мокрые стружки из детских люлек ссыпали в одно место на окраине селения, в укромном уголке, под пеньком. Не под деревом, а именно под пеньком. И пенек выбирали не высокий и не очень низкий, чтобы зимой не заносило снегом и чтобы был виден в любое время года. (с. 31-32).

Сколько же у дедушки нашего родственников было? — задаю я вопрос.
— Кто ж их считал! — удивляется Бабушка. — Да и грех считать живых людей…
— Ну, а братья-сестры были у него?
— Конечно же были. В самом селении Маут Яун трое младших братьев вашего дедушки жили. Те братья своих детей имели. У тех детей — свои дети есть. И все они — ваши родственники!..
— Сколько же у нас родственников?..
— А разве плохо иметь много родственников?
— Наверное, хорошо.
— Только жить нужно с ними по-родственному, —напоминает мне бабушка. — По-родственному, по-человечески!..
— Что же, могут жить и не по-человечески?
— Бывает, родственники близкие, а друг на друга не смотрят, будто чужие, — говорит Бабушка. — Вот такое в жизни не годится.
— Я буду смотреть на своих родственников, —уверяю я Бабушку. (с.99)

Тогда мне вспомнились слова Бабушки, которая часто повторяла: «Зря собаку иль человека не обижай — в жизни, бывает, даже к самому последнему псу с нуждой придешь!» (с. 90).

Многое мне нравилось в Бабушке. Нравилось то, как она разговаривала с моим Отцом: всегда уважительно, с большим тактом и вниманием. Правда, и Отец в разговоре с ней держался так же, как и она с ним. Они между собой строго соблюдали обряд избегания: обращались друг к другу только на «вы», исключив из лексикона все неблагозвучные и вульгарные слова и обороты речи. Бабушка за низко опущенным платком прятала свое лицо, а Отец, входя в дом, еще за дверями легким покашливанием предупреждал о своем появлении. (с. 100).
В отдельных случаях обряд избегания утрачивал силу и представители рода «мирились» с зятьями. Ритуал довольно простой. С женщины срывали платок, а мужчин рода и зятя проводили по разные стороны користого дерева, и обряд объявлялся утратившим силу. (с. 147).
Многое мне нравилось в Бабушке. Нравилось то, как она разговаривала с моим Отцом: всегда уважительно, с большим тактом и вниманием. Правда, и Отец в разговоре с ней держался так же, как и она с ним. Они между собой строго соблюдали обряд избегания: обращались друг к другу только на «вы», исключив из лексикона все неблагозвучные и вульгарные слова и обороты речи. Бабушка за низко опущенным платком прятала свое лицо, а Отец, входя в дом, еще за дверями легким покашливанием предупреждал о своем появлении. (с. 100).
В отдельных случаях обряд избегания утрачивал силу и представители рода «мирились» с зятьями. Ритуал довольно простой. С женщины срывали платок, а мужчин рода и зятя проводили по разные стороны користого дерева, и обряд объявлялся утратившим силу. (с. 147).

Так вечно живи, Мамина Мама, — говорю я. — Ведь ты никому на Земле не мешаешь… Бабушка ненадолго задумывается, потом поднимает голову. Ее глаза излучают тепло.
— Конечно же буду жить, — улыбнувшись, уверенно говорит она и, обводя взглядом весь дом — Маму, моих сестер, меня, добавляет: — Во всех вас буду жить. Вашими глазами на Солнце и Луну буду смотреть. Вашими ушами Небо и Землю стану слушать…
И, уловив мой молчаливый вопрос, поясняет:
— А потом… в ваших детях буду жить. Глазами ваших детей на Светлое Небо стану глядеть…
— А после?..
— После в детях ваших детей буду жить. Их глазами Небо и Землю увижу. Их ушами Мир услышу…
— И так вечно будешь жить?
— Да, вечно буду жить…(с.102)

Уйду в Другой Мир, и, может, когда и помянете меня добрым словом… Мы все были ей очень благодарны, но ничего не сказали. Потому что об этом не принято говорить в словах. … А ведь она помогла нам выжить… (с. 111).

Я сел поближе к Матери и спросил:
— Почему именно такие слова нужно говорить, когда смачиваешь голову водой?
— Чтобы они сбылись.
— А зачем им сбываться?
— Затем, чтобы в следующем году ты в это же самое время сел в лодку.
— А если я сяду в лодку немного раньше или немного позже? Это плохо?
— Нет, почему же. Главное — чтобы ты сел в лодку, то есть до первой воды будущего года дожил. Понимаешь? А потом скажешь эти слова — и дальше живи. И так от одной воды до другой, от одной весны до другой… Ничего с тобой уже не случится (с. 69) Только каждую весну, в первый раз садясь в лодку, надо говорить эти вещие слова.

Я узнал, что в грозу, когда Гром на небе и ты прячешься от дождя под разлапистым кедром, нельзя прислоняться к стволу. Ведь так можно ввести в заблуждение Грома-Старика, и он примет тебя за злого Духа и ударит огненной стрелой по дереву. Если же дождь сильный и нигде другого укрытия нет, то нужно над головой воткнуть в дерево топор или нож и сказать:
— Гром-Старик, под этим деревом я, человек. Не трогай меня.
И только тогда можно встать вплотную к стволу. (с. 75-76).

Я напомнил ей старинную примету, которую слышал от Мамы: если кому-то наступил на пятку, значит, ровно через год с тем человеком по той же тропе пройдешь. (с.64).

Я поглядывал на седую сосну, где висели бечевки с пучками оленьей шерсти. Я свято верил в их магическую силу. Весной, когда оленей отпускали на волю, их сначала подводили к этой сосне с побелевшей корой. За длинную шерсть под шеей животных привязывали бечевкой к дереву. Мы чмокали оленей в носы и в щеки. А кто не мог дотянуться — просил приподнять. И дядя Василь поднимал малышей, чтобы и они с оленями попрощались. Когда олени уходили — на бечевке оставался пучок шерсти. Они оставляли нам частицу себя. И мы дружно кричали:
— Помни о пучке шерсти! Не забывай свой дом!
Это чтобы олень в урман не ушел — не пропал безвозвратно, не погиб, чтобы всегда думал о своем доме.
… олени умные. Но больше понимают и чувствуют они сердцем, а не умом. Теперь в какие бы земли они ни попадали — их все время будет тянуть домой, туда, где они оставили клок шерсти, оставили частицу себя (с. 39-40).